ПОЭТИКА художественная изучает строение литературного произведения и систему изобразительных средств, выявляющихся в ходе воплощения различных образов и создания эстетической действительности. П. общая выявляет законы создания любого произведения, в широком смысле близка к теории литературы, узкое её понимание даёт представление о сущности поэтического языка и художествен. речи. П. описательная изучает конкрет. полотна отдельных авторов или периодов. П. историческая исследует развитие системы художественно-эстетич. средств, обращена более к устойчивым литератур. стилям.

Чуваш. литературой выработана система воплощения замысла (художествен. идеи) писателей, основанная на принципах общей П. Замысел, являясь базовым уровнем системы средств, взаимодействует со словесной тканью произве­дений, формирует в ходе воплощения образов поэтический язык или художествен. речь. Поэтическая речь наделена особым ритмом, возникающим в ходе претворения образов из чередования метрических отрезков. К примеру, в поэзии М.К. Сеспеля специал. средствами создаётся эффект напряжённого строя слогов и пафос кризис. восприятия поэтом событий нач. 20 в.; его речь насыщена деепричастными конструкциями, служащими средством панорамного охвата отображаемого хронотопа [«Атăл юрри» (Волжская песня), «Катаран каç килсен» (Гаснет день) и др. стихотво­рения]. Такая метроритмика со временем нашла преломление в творчестве Г.Н. Айги, обращавшегося к природе различ. сторон человеческой души. Примечательны стихотворения на воен. тематику А.Е. Алги, лирический герой к-рого делает акцент на повторяющихся словах, прибегает к яркой звукописи, создавая чеканный ритм марша [«Сасартăк тревога янрарĕ ирпе» (Внезапно тревога нас всех подняла) и др.]. Метроритмическая организация структуры стихотворений свидетельствует об особой идейно-художествен. цельности мироздания поэтов, даёт представление об объёмности поэтического временного и локального пространства. Другого типа поиски П.П. Хузангая, его творчеству характерно мышление венком строф, венком сонетов, каноническими средствами октав и т.д. [циклы «Кăнтăр кĕ­в­висем» (Южные мотивы), «Хура пĕр­кенчĕк» (Чёрная чадра), «Кун-çул тÿпинчен» (С высоты современности) и др.]. Тяга к такой П. наблюдается в поэзии Н.А. Теветкеля [«Сонетсем» (Сонеты)], Я.Г. Ухсая [цикл «Кĕрхи октавăсем» (Осенние октавы)] и др. Заслуживают внимания особенности общей П. чу­ваш. лиро-эпики: классической поэмы К.В. Иванова «Нарспи», в к-рой использована изобразительность мифов и преданий; поэм, написанных в виде циклов стихотворений [«Тилли юррисем» (Песни Тилли) П.П. Хузангая, «Тайăр» (Таэр) В.Е. Митты]; лиро-эпических повествований [«Аптраман тавраш» (Род Аптраманов) П.П. Хузангая, «Ту урлă çул» (Перевал) Я.Г. Ухсая)] и др. произведений.

В чуваш. драматургии и прозе ритмическая организация художествен. речи строится на приёмах различ. форм повествования, на речи повествователя, рассказчика или героя (его внутрен. монологов и диалогов), несобственно-прямого слова, сказа и т.д. – в этом особенность освоения общей П. В драмах Н.Т. Терентьева «Куккук çаплах авăтать» (Кукушка всё кукует), «Пушар лаши» (Пожарная лошадь) герои нередко общаются посредством монодиалога («внутреннего» диалога; монолога, построенного как разговор с отсутствующим собеседником). Протяжённые монологи Елюк в драме Ф.П. Павлова «Ялта» (В деревне) раскрывают её психологию. В прозе одно из глав. мест занимают сюжет, фабула, а также композиция, возникающая из взаимодействия различ. сюжетов. Малые и сред. жанры чуваш. прозы основаны на традициях устного рассказывания, что предполагает эффект обязател. присутствия слушателя (образа читателя) в самом тексте [рассказ «Чĕн тилхепе» (Ремённые вожжи) Е.В. Еллиева]. В чуваш. прозе нередки романы, написанные как цикл новелл, объединённых сквозной композицией [«Таната» (Тенёта) Ф.Е. Уяра, «Хура çăкăр» (Чёрный хлеб) Н.Ф. Ильбека]. Традиционен опыт обращения к бродячим (готовым, канониче­ским) сюжетам: «Нарспи» К.В. Иванова, «Хура çăкăр» (Чёрный хлеб) Н.Ф. Ильбека, «Атнер» Ю.Г. Айдаша, развернувшие топос Нарспи и Сетнера, Ромео и Джульетты. Замысел, обращённый к таким героям, изначально диктует необходимость многосоставности художествен. текста. В романе Н.Ф. Ильбека образ Селиме неизбежно насыщен пафосом тягостной трагедии, схожим образом складывается судьба её возлюбленного (Тухтара), создаётся впечатление, что заранее просчитаны сюжетные ходы её отца (Шеркея). Но каждый автор в готовом сюжетном механизме изыскивает новые грани. Многосоставна порой и речь героя. Таков монолог Ухтеркки в драме Ф.П. Павлова «Сутра» (На суде), вобравший в себя каскад анекдотиче­ских эпизодов, свод шутливых линий, на первый взгляд отводящих сюжет в сторону, глубоко запрятанные тоску и одиночество.

Описательная П. требует анализа системы художествен. средств отдельных авторов с учётом особенностей эпохи, в к-рую они творили. Мир в отображении Ф.П. Павлова и Н.Ф. Ильбека нередко трагикомичен. Ф.П. Павлов также зримо осознал огромный трагизм событий нач. 20 в., его Ухтеркке глубоко одинок, хотя и является творцом искрящихся юмором анекдотов и притч. Пафосом социал. трагизма эпохи полна проза Н.Ф. Ильбека, его ирония пронизана кризис. дыханием, романтический пафос крепко увязан с низменно-натуралистическим.

Другого характера поиски в области описательной П. отразились в творчестве И.Е. Тхти, приверженного к П. уст­ного рассказывания от лица, кажущегося простаком (новеллы «Помидор», «Иптеш» и др.), речь рассказчика строится на незначител., проходных деталях, однако в ходе развёртывания сюжета они приобретают многозначность. Показателен опыт В.Е. Рзая, обратившегося к трагичности судьбы человека в 20 в., причина к-рой чаще всего в кризисе социал. жизни [к примеру, коллективизация и разрушительные изломы этой эпохи в рассказе «Уçă хапха» (Открытые ворота)].

На ранних стадиях развития чуваш. словесности бытовали очерки, культивировавшие публицистическую остроту рассматриваемых проблем и особенности поэтического языка и художествен. речи. Хведи и Ягур актуализировали принципы фольклор. импровизации, обращаясь к фольклору как к художествен. матрице, и оригинал. мышления (19 в.). Это положило начало чуваш. литературе, в к-рой стали функционировать П. публицистики, П. привлечения фольклор. мотивов для формирования оригинал. мышления, собственно фольклор. сюжеты. Накопив огромный опыт поэтического языка (творчество Хведи, Ягура, Н.И. Золотницкого и др.), художествен. речи (сочинения С.М. Михайлова, Е.И. Рожанского, И.И. Иванова и др.), чуваш. литература приобрела зрелость в произведениях М.Ф. Фёдорова, культивировавшего опыт устного, иронического рассказывания, мифологиче­ского освещения жизни, П. внутрен. монологов героя, философ. истолкования так наз. вечных сюжетов. К.В. Иванов в поэме «Нарспи» представил опыт трагикомического освоения действительности, П. философ. притч и преданий, принципы идеализации героя романтическими средствами, практику воплощения замысла на механизме бродячих сюжетов и героев (нач. 20 в.). М.К. Сеспель соединил различ. грамматич. формы слов с идейным смыслом произведений, создал механизм панорамного охвата реальности с использованием деепричастных конструкций; для него было важно осознание единства традицион. и христиан. мифологических мотивов [стихотворения «Катаран каç килсен» (Гаснет день), «Кĕпер хывăр» (Положите мост) и др.]. Метроритмика этих поэтов связана с детальной разработкой цветосимволики, П. философ. освещения жизни, практикой обновления традицион. стиха, его функционал. возможностей.

Произведения Ф.П. Павлова характеризуются почти фатальной неизбежностью драмы и трагедии, в них главенствует воссоединение иронии и трагизма, романтического и низменного, что создаёт представление о «покинутом» человеке и образ чужого ему мира. Подобные мотивы наблюдаются в пьесах П.Н. Осипова, Г.В. Тал-Мрзы и др. Интересны творческие искания И.Е. Тхти, освоившего П. «двойного дна», обратившегося к способу окольно обыгрываемого «рассказывания» о судьбе человека. С.Ф. Хумма «вдохнул жизнь» в публицистич. П. риторических фигур, антитезы, повторов («Штрум»), В.Е. Рзай – в П. укрупнённых метонимий, дробности повествования [«Уçă хапха» (Открытые ворота)]. Существенны находки П.П. Хузангая и Я.Г. Ухсая в области крупных и малых форм, а также обращения к П. европейской литературы (П.П. Хузангай) и к фольклор. истокам национал. культуры (Я.Г. Ухсай). Важен опыт прозаиков Ф.Е. Уяра, Н.Ф. Ильбека и др. писателей в области создания П. романов, произведений малых жанров, автобиографической прозы. Своеобразны романтико-публицистические драмы Н.Т. Терентьева, комедии и фарсы Н.И. Сидорова.

П. историческую не следует воспринимать только как хронологическое явление, она не замыкается в рамках одной эпохи. Так, этапы становления образа маленького человека в чуваш. литературе отмечены поисками Е.В. Еллиева, В.Е. Рзая (1930-е гг.), Ф.Е. Уяра, Ю.И. Скворцова (1970-е гг.), Д.В. Гордеева (1990-е гг.).